Григорий Ханин 

 

Об авторе | Гирш Ицыкович Ханин родился в 1937 году. Доктор экономических наук, профессор Сибирского института управления, филиала РАНХиГС при Президенте РФ. Живет в Новосибирске.

 

 

                                                                           СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ВАСИЛИЯ СЕЛЮНИНА

 

Начну с уверенного заявления, что уровень статистики — важнейший показатель цивилизованности страны. В XIX — первой половине XX века точность статистики национального богатства почти точно совпадала с уровнем экономического и культурного развития отдельных стран, и вряд ли что-нибудь с тех пор изменилось.

А теперь приведу красноречивый пример: в 70-е годы под влиянием официальных данных о быстром росте основных фондов cоветcкое руководство «прозевало» начавшийся инвестиционный кризис. Что случилось с СССР в 1980-х, мы все знаем.

Напомню: основные фонды — это здания и оборудование. Материальная основа производства товаров и услуг.

Надо сказать, расчеты динамики основных фондов — самая сложная область макроэкономической статистики. В США, например, они начались только в конце 50-х годов ХХ века. Известный статистик Колин Кларк писал, что по отношению к статистике национального богатства исчисление ВВП — детская игрушка…

 

 

ПРОТИВ ЦСУ

 

Я занялся этой проблемой в поисках причин отказа от нэпа. Наши расчеты опирались на динамику электрических мощностей в промышленности, что и позволило установить: уже в 20-е годы, когда советская макроэкономическая статистика считалась образцовой, статистика основных фондов была ошибочной: их стоимость занижалась примерно вдвое. По меркам статистики национального богатства, это колоссальная ошибка, а поскольку от ее величины зависели расчет рентабельности экономики, оказались ошибочными и они: экономика почти не росла, рентабельность, за вычетом налогов, оказалась на нуле. Самые проницательные советские руководители уже тогда в душе сомневались во многих макроэкономических показателях, ориентировались на натуральные. А те показывали плачевное состояние советской экономики. Возможностей было две: пойти на поклон к капиталистам, фактически отказавшись от новой социальной системы, либо ценой колоссальных жертв сделать рывок в ее рамках.

Кстати, перед таким же историческим выбором СССР стоял и в 80-е годы.

А сейчас стоит Россия.

Руководство ЦСУ не стало затруднять себя сложнейшей задачей переоценки основных фондов — острой необходимости не было. Это капиталистам их верная оценка жизненно необходима для точного расчета прибыли. В управлении командной экономикой можно было обходиться без этого, пусть и с потерями. Все же такие переоценки изредка производились в ЦСУ СССР или Госплане СССР — по неизвестной методологии, с сомнительными исходными данными. Разумеется, они показывали огромный рост основных фондов, демонстрируя неоспоримые преимущества социализма перед загнивающим капитализмом.

Однако есть в этой истории интересный сюжет. В экономической печати в 1937–1938 годах прошла серия статей, где приводились факты огромного расхождения между оценкой стоимости машин и оборудования в балансах предприятий и по текущим ценам. Работник самого ЦСУ Л. Черкасский засыпал секретаря ЦК ВКП(б) А. Андреева записками с хорошо обоснованной критикой оценки основных фондов в СССР, в чем он, надо сказать, вредительства не усматривал, только недобросовестность. НКВД, видимо, придерживалось другого мнения — руководителей тогдашнего ЦСУ расстреляли. Судьба самого Л. Черкасского мне неизвестна, его имя в печати я больше не встречал.

А с оценкой основных фондов ничего не изменилось. Лишь в конце 50-х годов советское руководство решилось на их инвентаризацию и провело ее в 1960 году. Это была грандиозная работа с вовлечением сотен научно-исследовательских и проектных институтов. Однако исследования выдающегося советского экономиста Я.Б. Кваши показали ошибочность полученного результата. Были еще две переоценки, но их качество было даже хуже.

Тем временем ушли из жизни экономисты и статистики, хорошо понимавшие катастрофичность ошибочной оценки основных фондов: С.Г. Струмилин, Л.А. Вайнштейн, В.А. Соболь, Я.Б. Кваша. Некому стало тревожить ЦСУ СССР и другие высшие экономические органы по этому вопросу. Они и не тревожились. Но по ошибочным картам статистики оказалось невозможно вести корабль советской экономики. Ложь была крайне нерентабельной. Многолетняя беспрепятственная пропагандистская ложь советских руководителей и послушного им ЦСУ порождала многочисленные ошибки в управлении экономикой. Потому что, желая обмануть иностранцев и собственное население, советское руководство часто обманывало и себя.

Мы с Василием Селюниным, и не только мы, это хорошо понимали. Поэтому наша статья «Лукавая цифра»¹ тридцать лет назад стала подлинным потрясением для миллионов советских людей — подписчиков толстых журналов и пользователей библиотек. Насколько людям тогда было все интересно, я ощутил тем же летом 1987 года, когда мы отдыхали в курортном местечке Гульрипши в Абхазии. Я пошел записаться в местную библиотеку. При регистрации библиотекарь спрашивает: «Вы не родственник автора «Лукавой цифры»?» Смутилась, узнав, что я автор…

В статье шла речь о колоссальных искажениях советской макроэкономической статистики, обнаруженных благодаря альтернативным расчетам несколькими методами (по динамике промышленности, например, — шестью методами) с опорой на относительно достоверные данные о натуральном выпуске продукции (вместо стоимостных показателей, которые могли расти благодаря скрытому росту цен). Достаточно сказать, что, по нашим подсчетам, национальный доход СССР за 1928–1987 годы вырос не в девяносто раз, как уверяло ЦСУ СССР и вслед за ним советская пропаганда, а в 6,9 раза, то есть в тринадцать раз меньше. Такого искажения статистики мир еще не знал.

Бывший немецкий коммунист Альбрехт, занимавший видный пост в советской промышленности в первой половине 30-х годов, рассказывает в своих вышедших в 1938 году в Швейцарии воспоминаниях, как в 1932 году при подготовке второго пятилетнего плана нарком земледелия СССР Я. Яковлев с отчаянием восклицал на одном из совещаний: как можно планировать, если нельзя верить ни одной цифре!

Раз уж пошли по этому пути, хорошо было бы побеспокоиться и о сокрытии обмана. Для этого есть только один способ: не публиковать ни одной цифры натурального характера, как это делает, к примеру, Северная Корея... То ли не догадались, то ли пропагандистские соображения взяли вверх — приятно сообщать о крупном росте производства стали или электроэнергии... Да и прекращение публикации натуральных цифр вызвало бы толки. Можно было, конечно, все цифры согласованно фальсифицировать, но это требовало фантастической изобретательности.

В 1933 году поставленный во главе статистической службы СССР Николай Осинский, один из наиболее умных и образованных большевиков, начал борьбу «за верную цифру», и кое-чего ему удалось добиться. Но лишь кое-чего.

Выход нашей статьи стал возможным благодаря начавшейся перестройке. Именно она вынесла в главные редакторы «Нового мира» Сергея Павловича Залыгина, который принял смелое решение опубликовать статью. А цензура не решилась или не догадалась ее запретить. Фактически статья открыла дорогу гласности — таких сенсационных разоблачительных статей в советской печати еще не было. Она дала понять, что нет больше тем, свободных от критики.

В Новосибирск журналы приходили с опозданием, и я долго не знал, вышла ли все-таки наша статья. Телефон Селюнина был все время занят. Лишь перед самым отъездом в Кызыл, где я тогда работал, я дозвонился и только тогда начал осознавать, что произошло. «Номер вышел десять дней назад, и телефон раскалился от звонков. Звонят целый день, c утра до вечера, без перерыва», — cказал Селюнин.

Сам я увидел эффект статьи в июне, когда приехал в Москву в короткую командировку. Самым памятным оказалось выступление на экономическом факультете МГУ. Его организовали мои тогдашние хорошие друзья — доценты Игорь Нити Павел Медведев. Впоследствии Нит стал помощником Ельцина по экономике в первые годы его президентства, а Медведев — видным деятелем Государственной думы разных созывов... Я приехал примерно за полчаса, чтобы начертить на доске весьма объемистую таблицу сопоставления официальной и альтернативной статистики макроэкономических показателей за ряд периодов — в статье они не приводились, поскольку она предназначалась широкому кругу читающей интеллигенции. Пока я писал, заполнялась аудитория. Минут за десять до назначенного времени появились взволнованные Нит и Медведев с сообщением о противодействии моему выступлению от партбюро факультета... Прошло еще около четверти часа. Аудитория была уже переполнена, все сидячие места были заняты, многие стояли у стен и сидели на полу в проходах. Еще через пятнадцать–двадцать минут Ниту и Медведеву удалось сломить сопротивление партбюро.

Примерно час я излагал методику расчетов, полученные результаты, их разницу с официальными и экономические выводы. Даже сейчас, через тридцать лет, я вижу эту жадно слушавшую аудиторию, горящие глаза молодых... Я часто вспоминал эту аудиторию в 1990-е и 2000-е годы, когда мне приходилось излагать альтернативные расчеты российской экономики перед некоторым количеством слушателей, чаще всего ничтожным, в Новосибирске и Москве. Расчеты по российской экономике были намного труднее, чем по советской. Искажения официальной статистики оказались не меньшими, чем в послевоенное советское время…

Впоследствии весьма известные ныне экономисты — бывшие выпускники экономического факультета МГУ тех лет — не раз говорили мне, как наша статья сформировала их понимание экономики. Они были, видимо, среди моих слушателей на том выступлении. Cреди этих слушателей оказался и стажер экономического факультета МГУ — преподаватель Колумбийского университета Ричард Эриксон. Где-то через год мой бывший студент Владимир Конторович, уехавший в США в конце 70-х годов, прислал мне объемистый доклад Эриксона под названием «Ханин против ЦСУ». В нем излагалась критика советской статистики рядом советских экономистов, но основное внимание уделялось расчетам, приведенным в моем докладе в МГУ. Благодаря Эриксону они стали широко известны среди профессионалов на Западе, прежде знавших лишь статью в «Новом мире», которая не содержала необходимых профессионалам деталей. Правда, еще в 1984 году английский советолог Алек Ноув «расшифровал» две мои статьи в специализированном малотиражном академическом журнале. Но все это осталось достоянием ограниченного числа советологов.

Ожидаемо, наша статья вызвала критику ЦСУ СССР. Уже летом орган ЦСУ СССР «Вопросы статистики» выпустил первую обширную залп-статью одного вузовского преподавателя с критикой нашей статьи. Лучше бы он этого не делал... Залп оказался совершено непрофессиональным. Последовала еще пара статей аналогичного содержания. Затем председатель ЦСУ СССР М.А. Королев назвал нашу статью клеветнической в «Правде», а его первый заместитель Н.Г. Белов повторил обвинение в «Вопросах статистики» в статье о задачах советской статистики. Как-то в очередной мой приезд в Москву я в крупной московской библиотеке увидел объявление о выступлении Белова. В нем, среди прочего, он прошелся по нашей статье и был страшно растерян, когда я вышел ему возразить...

Статьей в декабрьском номере НМ того же года мы ответили на критику развернутой статьей. Что было интересно — критиковали нас практически только статистики по должности. Остальные экономисты молчали — то ли были ошеломлены, то ли не разобрались в расчетах. Единственным заметным исключением стал бестселлер 1989 года Н. Шмелева и В. Попова «На переломе», который нас обильно цитировал…

Тем временем меня не оставляла мысль о необходимости широкой публикации наших расчетов. Даже тогда на это могло решиться только очень влиятельное издание. Таким в то время был журнал «Коммунист». В нем сменилось руководство, и первым заместителем главного редактора стал старый друг Селюнина Отто Лацис. Я узнал, что моим материалом там занимается заведующий отделом экономики Гайдар. Гайдар счел расчетную таблицу препятствием для публикации и попросил меня ее убрать: «ЦСУ будет визжать». Без таблицы статья для меня не имела смысла. Разрешил вопрос Лацис, твердо сказав: таблицу оставим. Статья вышла в первоначальном виде, а о Гайдаре я тогда подумал: не орел... После статьи в «Коммунисте» мы с Селюниным стали неприкосновенными — с «Коммунистом» тогда не принято было спорить.

После 1988 года нападки на нас в «Вопросах статистики» прекратились — ЦСУ СССР стало не до нас. Может быть, когда-нибудь всплывут сведения о событиях вокруг ЦСУ СССР в советских верхах... Так или иначе, в начале 1989 года произошла смена его руководства. Новый начальники ЦСУ СССР, уважаемый научный работник В.Н. Кириченко уже в первых выступлениях подверг резкой критике деятельность прежнего руководства за приукрашивание положения дел в экономике. Но перед нами никто из ЦСУ так и не извинился за обвинение в клевете. Осенью 1990 года ЦСУ провело семинар по нашим оценкам с приглашением известных специалистов-статистиков. Его вел заведующий отделом ЦСУ СССР М.Р. Эйдельман. Семинар был профессиональным и дружественным. Впоследствии, уже в США, куда он вскоре эмигрировал, Эйдельман написал две статьи с альтернативными оценками советской экономики на основе имевшихся у него архивных данных — намного более обширных, чем у нас. Его оценки отличались от официальных даже больше, чем наши…

После «Лукавой цифры» мы еще много сенсационных данных опубликовали, но такого успеха в постсоветское время не знали. Почему? Думается, дело в том, что после многих десятилетий официальной лжи общество изголодалось по правде — в позднем СССР слой образованной и неравнодушной к судьбам страны интеллигенции был довольно значительным.

 

 ПРОТИВ ЦРУ

 

Реакция на наши работы за рубежом была неоднозначной. Обсуждение было бурным, хотя, конечно, в других формах и преимущественно среди советологов. После Второй мировой войны интерес к изучению СССР вообще и его экономики в частности на Западе, особенно в США, резко вырос, эти исследования щедро финансировались. Возникла масса советологов, изучающих советскую экономику, и абсурдность оценок ЦСУ СССР была им, конечно, очевидна. Недостоверность этих цифр еще в 1940 году, установил крупный западный статистик Колин Кларк, который очень простыми методами произвел самостоятельный расчет динамики ВВП и основных фондов СССР до войны. Но в горячке начала Второй мировой войны эта его работа не была замечена широкими кругами экономистов — было не до того. Сразу после войны этим занялся бывший советский гражданин, меньшевик, талантливейший экономист Наум Ясный, а после него и другие группы экономистов США. Наиболее тщательными были расчеты Абрама Бергсона из Гарвардского университета, методикой которого воспользовалось ЦРУ США.

Советские экономисты долго и в основном безуспешно критиковали западные оценки. Американцы же ими очень гордились и считали себя здесь монополистами. И вдруг эта монополия была нарушена «Лукавой цифрой» и рядом моих последующих публикаций. Причем наши оценки дали еще более низкие результаты и касались более широкого круга показателей. С одной стороны, это подтверждало правоту ЦРУ США в многолетней критике советской статистики. С другой стороны, два неизвестных экономиста бесплатно, практически вручную, сделали больше и лучше того, что делали признанные специалисты за огромные деньги с использованием ЭВМ. Было от чего возбудиться.

Сначала преобладала восторженная реакция. В марте 1988 года в Гуверовском институте в США состоялась научная конференция по влиянию перестройки на советские военные расходы. Большое место в докладах заняли ссылки на наши работы. Затем от восторгов перешли к осторожной критике. Притом что значимость и ценность наших исследований никем не оспаривались. Больше всего возражений было со стороны ЦРУ США, деятельность которого последние пятнадцать лет резко критиковалась с разных сторон и по разным поводам. Теперь представилась возможность критики и за экономическую некомпетентность. ЦРУ осенью 1988 года выпустило стостраничный доклад. Были найдены мелкие неточности наших расчетов и высказаны некоторые сомнения по их поводу. Признаны какие-то собственные ошибки, но не главные. Опровержения не получилось, и так показалось не только нам: очень влиятельный фонд Heritage Fund провел конференцию по анализу расчетов ЦРУ и пришел к выводу об их недоброкачественности. ЦРУ провело собственную конференцию, одобрившую его деятельность. Оно инициировало создание комиссии из пяти экспертов — из этих пяти только один был специалистом по экономической статистике, — и комиссия вынесла нужную ЦРУ оценку.

Я почувствовал, какую волну подняли наши расчеты в США, во время месячной поездки туда весной 1990 года. Пригласил Колумбийский университет, в котором работал Ричард Эриксон. Пока я был в этом университете, пришли приглашения от других ведущих советологических центров — Гарварда, Принстона, Пенсильванского, Стенфордского, Беркли, наконец, РЭНД корпорейшен. Практически от всех, кроме, по понятным причинам, ЦРУ США. Особенно запомнилось мне выступление в РЭНД корпорейшен — ведущем центре внешнеполитических и оборонных исследований. Огромный зал был переполнен, как в МГУ летом 1987 года. Я с горечью отмечал разницу в восприятии советского и американского научно-экономических сообществ: безразличное или враждебное в первом случае, уважительное и доброжелательное во втором. Отмечу один любопытный момент в реакции американских слушателей: пару раз меня спрашивали, не пытался ли я использовать свои методы применительно к западным странам. Тогда я понял, что часть американских экономистов сомневается в точности американской экономической статистики. Мне она тогда казалась почти идеальной — даже советские экономисты пользовались ее данными… ² 

В большинстве работ по советской экономике российские экономисты до сих пор опираются на расчеты ЦРУ США. Их не смущает даже то, что там вообще отсутствует динамика основных фондов, хотя в наших работах она, пусть и примерная, приводилась. А без нее невозможно понять развитие советской экономики. Есть от чего прийти в отчаяние… Однако давняя наша статья все еще волнует, оказывается, некоторых ученых. Так, неожиданно для меня, в предисловии к сборнику работ Кейнса уважаемый профессор МГУ С. Дзарасов в 2015 году, стремясь защитить советский социализм от его критиков, отнес к ним нас с Селюниным и привлек в союзники ЦРУ, которое якобы подтвердило оценки ЦСУ СССР. Он явно не знает рассказанной выше истории. А меня удручает сегодняшнее состояние дел: лукавая цифра в современной России процветает и побеждает.

 

 

В ХАОСЕ ДИКОГО РЫНКА

 

Крушение социализма в СССР и переход к рыночной экономике породили надежду, что с искажениями статистики будет если не покончено, то они как минимум радикально уменьшатся. Самим предприятиям это вроде теперь ни к чему: они работают не для плана. А власти клялись, что с проклятым коммунистическим прошлым в экономической статистике покончено раз и навсегда. Росстат для убедительности объявил о переходе на международные стандарты статистики. Однако быстро выяcнилось, что российской статистике можно доверять не больше советской. А то и меньше. Но в соответствии с изменением экономической системы изменился и характер искажений — их сферы, мотивы и причины. Они стали и более изощренными — выявить статистическую истину стало намного сложнее.

Начну с того, что в советские времена довольно легко можно было отделить достоверные показатели от недостоверных. К первым относились натуральные показатели всех видов, за исключением сельскохозяйственной продукции и автомобильных перевозок. Искажение этих показателей преследовалось в уголовном порядке, так как без их достоверности невозможно было управлять командной экономикой. На них она и ориентировалась в планировании. Теперь они не участвуют в экономическом управлении, и сочинять можно что угодно.

Мы с этим столкнулись, когда по привычке рассчитывали индекс промышленной продукции 90-х годов на основе выпуска продукции в натуральном выражении. Оказалось, что производство хлеба сократилось в два раза, чего не может быть, «потому что не может быть никогда». Потребление хлеба даже в самые тяжелые времена сокращается в последнюю очередь. Сократили производство легальные предприятия — вместо них появились многие тысячи мелких частных хлебопекарен, которые держались в тени. Мне рассказали, как собственник нового нелегального предприятия по производству стульев в Новосибирской области решил поинтересоваться данными Новосибоблстата. Оказалось, что он их производит намного больше, чем вся Новосибирская область... Еще больше занижались рыночные услуги. В конце 90-х я по секрету спросил у знакомой, директора парикмахерской, насколько она в отчетах занижает выручку. Она тихо ответила: в десять раз. Но были и противоположные примеры: автомобилистам стало бессмысленно накручивать тонно-километры, и сразу после 1990 года резко сократился статистически фиксируемый объем перевозок. К счастью, искажения натуральной статистики оказались незначительными в тяжелой промышленности, поскольку теневое производство там или совсем отсутствовало, или было незначительным. Это нам очень помогло в расчетах. И почти идеальной оказалась статистика по производству электроэнергии и перевозкам грузов железнодорожным транспортом, а это важный индикатор экономической активности. Что до остальных отраслей, то важнейшую роль в установлении истинной картины сыграли маркетинговые агентства — мы использовали их данные.

Долгое время состояние российской статистики внушало мне такой ужас, что я отказывался от альтернативных оценок российской экономики. Только в 1995 году я их возобновил, откликаясь на просьбу одного американского экономиста написать для намечавшегося сборника о российской экономике. Василий Селюнин умер в 1994 году, и мне пришлось привлечь новых коллег. Среди них были Ольга Ивановна Полосова и Наталья Викторовна Иванченко (Копылова), а с начала XXI века — Дмитрий Александрович Фомин, с которым мы сотрудничаем до сих пор. Всем им я бесконечно благодарен. Благодаря привлечению к расчетам и их анализу новых ученых спектр их расширился. Наши расчеты позволили уточнить многие показатели развития российской экономики. Cохранились главные особенности альтернативных оценок: многовариантность и опора на натуральные показатели.

Дальше я несколько утомлю читателей обилием цифр, за что прошу прощения. Но без них об экономике доказательно писать нельзя.

Наиболее сенсационные результаты были получены в отношении объема и динамики основных фондов. Мы начали систематические исчисления в этой области для современной России с промышленности, затем пришла очередь других отраслей экономики. Практически всех, кроме строительства, образования, здравоохранения и военного имущества. C нашей экспертной поправкой на разницу в качестве старых и новых производственных мощностей мы получили для 2001 года разницу в 8 раз. Проверили этот результат контрольными методами — все подтвердилось.

Даже квалифицированным экономистам потребуется огромное количество времени на проверку наших результатов. Придется прочитать все наши работы и проверить все исходные данные. Поэтому предлагаю простой путь. Всемирный банк проделал на основе данных национальной статистики расчет стоимости национального богатства 120 стран мира за 2005 год. Основные фонды России оказались в 16 раз меньше основных фондов США. Если учесть, что в России основные фонды оцениваются по полной стоимости, а не по остаточной — с учетом износа,  как во всем остальном мире; а уровень их износа, по нашим расчетам, превышает 60%, разница составляет уже около 50 раз — чего опять-таки не может быть, потому что «не может быть никогда». С учетом разницы в объеме ВВП и структуры экономики разрыв мог быть максимум 6–7 раз. Получается недооценка основных фондов в РФ в те же 7–8 раз. Беглый взгляд на данные об объеме основных фондов с точки зрения их соответствия экономическому положению различных стран создает впечатление, что результаты РФ принадлежит к числу самых недостоверных из 120.

Здесь, конечно, требуется более тщательный анализ. Но если выяснится, что все это так, удар по престижу России окажется огромным — см. первый тезис этой статьи.

Полный расчет динамики основных фондов за 1991–2015 годы с погодовой разбивкой мы закончили только в этом году, до того вели примерные расчеты по большим периодам. Признаюсь: полученный результат даже нас удивил. Он не претендует на абсолютную точность — такого макроэкономическая статистика вообще не знает, но в его объективности мы уверены. Объем основных фондов по остаточной стоимости (с учетом износа) сократился по сравнению с 1991 годом почти вдвое — намного больше, чем в Великую Отечественную войну. В то время как статистика Росстата говорит о его росте на 51%. Почему? Помимо огромной недооценки стоимости основных фондов и их выбытия, все расчеты этого показателя Росстат, в отличие от других стран мира, ведет без учета износа.

На самом же деле весь этот период основные фонды ежегодно сокращались: довольно быстро в 90-е годы, медленнее в 2001–2015 годы, когда для капитальных вложений сложились благоприятные условия благодаря росту мировых цен на нефть. Но и этого оказалось недостаточно для возмещения износа основных фондов.

Происходящее сейчас в российской экономике объясняется отчасти этим, и именно этот аспект прошел мимо внимания властей и основной части научно-экономического сообщества, ибо они ориентируются на официальные данные Росстата. Для меня неизбежность длительного экономического кризиса в России была очевидна уже в середине 2000-х годов именно потому, что я обладал данными о реальном положении дел. Вспоминаю разговор с новосибирским экономистом осенью 2008 года, в разгар тогдашнего кризиса. Он был уверен, что кризис продлится полгода, максимум год, я же утверждал, что он продлится 10–12 лет. Мне смешно и грустно слышать сейчас уверения ряда правительственных деятелей и именитых экономистов о возможности достижения ежегодных темпов роста в 3–4%, а то и в 7–8%. Это свидетельство их вопиющей некомпетентности, недопустимого для квалифицированного экономиста слепого доверия к официальной статистике.

Мы проводили много расчетов по финансово-экономическим показателям ряда отраслей экономики для начала и середины 2000-х годов с учетом оценки основных фондов. При этом учитывали размер теневой экономики. Оказалось, что в отраслях реальной экономики показатели значительно ухудшались по сравнению с официальными, а в сфере рыночных услуг, как и следовало ожидать, радикально улучшались. Неизменно убыточными оказывались многие отрасли промышленности, а в период низких цен на нефть и вся промышленность, и сельское хозяйство, и железнодорожный транспорт.

Зато многие отрасли рыночных услуг оказывались фантастически доходными. По общественному питанию, розничной и оптовой торговле прибыль до уплаты налогов преуменьшалась в 21,2 раза, а после уплаты налогов — в 45,2 раза. Рентабельность с учетом прибыли после уплаты налогов вместо 2,8% оказалась равной 23%. Как говорится, комментарии излишни. Наши бизнесмены, отдадим им должное, в 90-х и первой половине 2000-х годов, не заглядывая в статистические справочники и не проводя альтернативных оценок, валом валили в сферу услуг и игнорировали почти все отрасли реальной экономики. Поэтому рестораны, кафе и магазины открывались тогда тысячами, а тысячи промышленных предприятий закрывались. Для проверки обоснованности наших расчетов мы показывали их руководителям некоторых предприятий сферы услуг. Их оценка нам очень помогла, приходилось вносить коррективы.

Незнание реального положения дел в сфере налогообложения, где преобладал уравнительный подход, привело к трагическим последствиям: налоговое бремя реального сектора оказалось губительно непосильным, а сфера услуг недодала казне миллиарды.

Результаты оценки динамики ВВП и продукции отдельных отраслей экономики оказались менее сенсационными, но все же. Начну с ВВП. По нашим расчетам, он до сих пор не достиг уровня 1991 года, в то время как Росстат показывает превышение его уровня на 13%. Отставание от уровня 1987 года, конечно, еще больше. При этом в 90-е Росстат даже несколько переоценивал величину спада ВВП из-за недостаточного учета теневой экономики. В то же время в 1998–2007 годы прирост ВВП сильно преувеличивался: вместо 82% он оказался равным 48%. Немало. Подъем 2000-х годов, помимо роста цен на нефть, объяснялся наличием больших резервов производственных мощностей и рабочей силы, образовавшихся в 90-е годы. После их исчерпания неизбежно должна была наступить сначала стагнация, а затем и спад, что и произошло в 2007–2015 годы.

При оценке этих данных надо иметь в виду следующее обстоятельство. В СССР был огромный, намного превосходящий нужды обороны страны, военно-промышленный комплекс. Его значительное сокращение было жизненно необходимо с точки зрения интересов экономики. Капиталистическим странам в прошлом относительно легко удавалось совершить конверсию военного производства. Так случилось в США и Великобритании в период после Второй мировой войны. Но там не было жесткого деления на военное и мирное производство. Компании производили военную и гражданскую продукцию одновременно. Это облегчало конверсию.

В СССР военное и гражданское производство были разделены стеной. Военный сектор — знаменитая «девятка» военно-промышленных министерств — был отделен от гражданского сектора административно и узами секретности, что не позволяло передач технологий и методов управления. Правда, в этом секторе производились и гражданские изделия бытового назначения особой сложности. Но они были второстепенной продукцией и часто работали на отходах военного сектора. Поэтому и конверсия в СССР была намного более сложной, чем в капиталистических странах. К тому же выросла доля узкоспециализированного военного производства — например, ядерного оружия. Добавьте сюда неумение работать на гражданского потребителя и нежелание перестраиваться на выпуск гражданской продукции — и получится, что получилось: в 90-е годы оборонные предприятия сократили производство в десятки раз. Даже значительный рост военного производства в 2000-е и 2010-е годы не изменил положения радикально.

Это сокращение можно трактовать и как отказ от ненужных товаров, к чему можно отнести и часть гражданской продукции — например, на CCCР приходилась треть мирового производства электромоторов... Тогда «полезный» ВВП окажется несколько выше. Еще одна поправка: ориентация на спрос дала рост ассортимента изделий, а расширение ассортимента занижает объем продукции. Эти поправки, однако, дают небольшую погрешность, не опровергающую наших выводов.

Мы уточнили динамику занятости населения, включив в нее нелегальный труд. Теперь стало возможным объективно оценить динамику факторов производства в постсоветский период. Производительность труда (выработка на одного работника) снизилась на 30% — вместо роста на 9%, по данным Росстата. Главный фактор здесь — снижение фондовооруженности на 45% — вместо роста на 45%, по данным Росстата. В то же время очень сильно выросла фондоотдача, на 80% — вместо падения на 25%, по данным Росстата. Этот прекрасный результат стал следствием, во-первых, лучшего использования основных фондов, плохо задействованных в советской экономике. А во-вторых, значительно выросла доля отраслей малофондоемких, прежде всего сферы рыночных услуг, которая в СССР была очень слабо развита. Появление массы новых магазинов, ресторанов, турбюро, спортклубов, медцентров не может не радовать. Вопрос в том, не превышает ли размер этой сферы возможностей экономики…

 

 

ПО НАПРАВЛЕНИЮ В ПРОПАСТЬ

 

Заметный экономический кризис начался не в 90-е годы, как иногда утверждают, а уже в 1987-м. Обнаружив его на основе анализа натурального производства, я написал для очень тогда популярного «Огонька» статью. Она была отвергнута Коротичем, который, как мне передали, сказал, что она навредит Горбачеву. Стало ясно, что статистическая правда для новых политиков столь же нежелательна, как для советских. Искажение статистических данных по ВВП в этот период оставалось на уровне советского: примерно два процентных пункта ежегодно. Тогда же обнаружились многие характерные для 1990-х годов тенденции: падение ВВП, объема основных фондов и производительности труда, свертывание военного производства и капитального строительства, развитие сферы рыночных услуг в ущерб производству товаров и нерыночных услуг — бесплатной медицине, образованию; сокращение внешней торговли, резкий рост социального неравенства. Отчасти это было исправление диспропорций предыдущего периода: чрезмерных военных расходов и капитальных вложений, слабого развития рыночных услуг. Не могу забыть начала «туалетной революции»: появление кооперативных общественных туалетов, несравненно более комфортабельных, чем советские… Другая черта этого периода: мало продуманные, хаотические рыночные преобразования, дезорганизовавшие экономику, на развитии которой сказалось и падение мировых цен на нефть: от экспорта она всецело зависела.

В 1992–1998 годах все эти тенденции сохранялись, причем угрожающие размеры приняло сокращение сферы нерыночных услуг, прежде всего образования, здравоохранения и науки. Сильно возросла эмиграция, что привело к серьезному сокращению человеческого капитала. Тут стоит сказать, что нельзя сводить вопрос только к основным фондам — их еще надо уметь использовать, иначе они окажутся грудой металла и кирпича. А это зависит от интеллектуального и нравственного уровня общества. С чем положение еще хуже, чем с основными фондами.

Борьба с инфляцией обернулась недостатком спроса, а усилия по созданию рыночных институтов мешали интересам командной экономики. Мировые цены на нефть оставались крайне низкими. Даже топливная промышленность в этот период оказалась убыточной, что привело к сокращению ее производства. Продолжала расти сфера рыночных услуг, фантастически рентабельных на фоне убыточного производства товаров. Но ими пользовались наиболее состоятельные слои населения — уровень дифференциации доходов в этот период оказался одним из самых высоких в мире. Что до статистики — тут надо отметить удивительный факт: впервые после 20-х годов ХХ века альтернативные оценки динамики ВВП оказались лучше данных Росстата. Их обеспечил бурный рост теневой экономики, не учитываемой Росстатом.

Дефолт 1998 года ослабил тяжесть выплаты внешних долгов и произвел очень болезненную, но необходимую «чистку» от множества дефектов и диспропорций экономики. Сильнейшая девальвация рубля подтолкнула импортозамещение и повысила рентабельность экспорта. Сокращение реальных доходов работников привело к повышению рентабельности производств. Но главной предпосылкой возобновления экономического роста стали резервы, скопившиеся в результате экономического спада всего предыдущего двенадцатилетнего периода. Дополнительным фактором стала огромная, преимущественно нелегальная, трудовая иммиграция. Плюс начавшийся почти сразу после 1998 года рост мировых цен на нефть и приток иностранного капитала.

Экономический подъем 1999–2007 годов был значительным, хотя и меньшим, чем по данным Росстата: 48% прироста — вместо росстатовских 82%. Он обеспечивался лучшим использованием основных фондов. Они продолжали сокращаться, хотя и медленнее, чем в 90-х, в связи с быстрым ростом капитальных вложений, все же недостаточных для полного возмещения износа. При небольшом росте производительности труда быстро росла численность занятых за счет огромного притока трудовой иммиграции и уменьшения безработицы. Под влиянием растущих доходов населения, предприятий и бюджета выросло производство товаров. Выросли доходы от экспорта всех видов сырья, но держался этот рост на крайне непрочной основе — аномально высоких ценах на нефть. Этот уникальный шанс был использован государством и бизнесом крайне плохо с точки зрения модернизации экономики: большая часть дополнительных доходов ушла на личное потребление наиболее состоятельных слоев населения, ее львиная доля утекла за рубеж.

В статистике 1999–2007 годов и потом, вплоть до настоящего времени, восстановилось привычное с 60-х годов расхождение между данными Росстата и альтернативными оценками динамики ВВП: примерно два процентных пункта в год.

В 2010–2015 годах вернулся экономический спад (на 10%) — преимущественно от сокращения основных фондов при исчерпанности резервов лучшего их использования. Одновременно исчерпались возможности роста занятости за счет иммиграции и сокращения безработицы. При неизменности институциональных условий и структуры экономики эти факторы будут определять положение дел и дальше — и все это при сохранении еще довольно высоких цен на нефть: в начале 70-х годов они составляли примерно два доллара за баррель.

Полученные данные неутешительны — огромное сокращение основных фондов показывает, какие огромные опасности здесь кроются для экономики. На экономический рост надеяться не стоит, напротив, очень велика вероятность дальнейшего упадка по мере неуклонного сокращения основных фондов — на повышение фондоотдачи больше рассчитывать не приходится.

За отсутствием необходимых данных все это совершенно не учитывает российское руководство. Мы подсчитали, какие необходимы вложения, чтобы обеспечить средний для мировой экономики рост ВВП в 3% ежегодно, то есть просто сохранить наше место в мировой экономике. Оказалось, что объем вложений нужно увеличить примерно втрое. Чтобы это осуществить за счет внутренних источников, личное потребление населения должно сократиться вдвое, стать примерно как в СССР в первую пятилетку. Предупреждение от Минэкономразвития о стагнации уровня жизни в ближайшие пятнадцать лет, по сравнению с нашими данными, — мелкая неприятность.

Конечно, положение с источниками роста будет иным, если мы сделаем упор на привлечение иностранного капитала. Но это потребует радикальных изменений в политике и менталитете населения.

Осталось рассказать о сегодняшней судьбе правдивой статистики.

С 1997 года мы опубликовали около тридцати статей по альтернативным оценкам российской экономики в рейтинговых отечественных журналах. Собрав их вместе и доработав, мы выпустили учебное пособие в трех выпусках³ . Я также дал довольно много интервью. Все это вместе я называю «Лукавой цифрой»-2. Реакция государства и общества на наши выступления расскажет много интересного о нынешней социальной системе и ее отличии от советской.

В доперестроечном СССР мне приходилось изощряться в зашифровывании статей, чтобы не зарезала цензура, и годами ожидать публикаций — первая появилась через восемь лет после получения результатов. Была и опасность репрессий — за аналогичные исследования один киевский экономист был осужден на семь лет... Теперь я имею возможность почти сразу после получения результата публиковать все открытым текстом. Беда лишь в том, что несравненно более слабым стало воздействие печатного слова.

Впервые с реакцией российского государства я столкнулся в середине 90-х годов. Тогда меня свели с помощником Президента РФ по экономике Александром Лившицем. Принял радушно: «Давно мечтал о встрече»… С интересом выслушал мое предложение о создании центра альтернативных оценок российской экономики: «Борис Николаевич беспокоится о достоверности экономической информации». Узнав, что потребуется от государства двадцать тысяч долларов в год, погрустнел: «Таких денег у нас нет» — государство тогда швырялось миллиардами долларов в интересах близких к нему лиц... И ведь человек был хороший: интеллигентный, квалифицированный, совестливый. Кто еще мог уйти в отставку, взяв на себя ответственность за дефолт?

На этом все: несколько моих писем в адрес правительства и Министерства финансов остались без ответа. Не удостоились даже отписки — в СССР хотя бы уведомляли о получении писем. Больше не писал. Многочисленные статьи игнорировались, как будто они государства не касались. Это удивляло: ладно, первые лица, не в пример Ленину и Сталину журналов не читавшие… Но ведь у них были помощники, обязанные читать, временами неплохие. Cейчас, например, прекрасный экономист Андрей Белоусов... Однако — никакого интереса. Благодаря связям и настойчивости моего московского друга, помощника тогдашнего председателя Государственной думы Бориса Грызлова, мне все же устроили ряд встреч с заинтересовавшимися моими трудами государственными мужами 2000-х годов. Первым весной 2006 года стал глава Счетной палаты РФ Сергей Степашин. Встретил также приветливо: «Читал “Лукавую цифру”» — и пригласил выступить на коллегии Счетной палаты.

Аудиторы и работники аппарата Счетной палаты слушали очень внимательно. С красноречивыми цифрами на руках я говорил о неизбежности кризиса в ближайшем будущем. Было много вопросов, очень толковых и квалифицированных. Между делом Степашин с моего согласия поручил помощнику оформить мое членство в экспертном совете Счетной палаты. В заключение этой встречи он меня сердечно поблагодарил. На том все и кончилось, удостоверения члена экспертного совета Счетной палаты я так и не получил…

Осенью 2008 года, уже на пике кризиса, меня пригласил Борис Грызлов. Встретил приветливо, слушал внимательно — вместе с тремя помощниками и заместителем председателя Совета Федерации Светланой Орловой, ныне губернатором Ярославской области. Что статистика врет, не было для него неожиданностью, удивился он лишь величинам занижения стоимости основных фондов. Помощники задавали толковые вопросы.

Вскоре нас пригласили писать аналитические записки на имя Грызлова. Две написали, затем еще одну — отдельно по импортозамещению. И тут нас подвели с гонораром: и без того скромный, выплатили в половинном размере. Грызлов, полагаю, об этом не знал. Оскорбленные, мы прекратили писать, на этом наши контакты с властями закончились. И с исполнительной, и с законодательной. Ни они меня больше не беспокоили, ни я их.

Что до реакции Росстата — здесь есть изменения к лучшему: Росстат присущих ЦСУ СССР обвинений в клевете избегает, предпочитая делать вид, что нас не существует. Когда же наши оценки получают широкую известность, Росстат относительно вежливо, но бездоказательно их отвергает. Интересно, что орган Росстата «Вопросы статистики» (теперь он переименован) с начала XXI века до 2014 года довольно часто публиковал наши статьи, иногда очень резкие по отношению к официальной статистике. Здесь я хочу отдать должное профессиональной и гражданской позиции главных редакторов журнала — покойной Н.В. Никулиной и нынешнего Т.В. Рябушкина. Им наверняка пришлось претерпеть из-за нас немало неприятностей от учредителя. Совсем недавно, после прямого обвинения в печати в нежелании считаться с нашими оценками, Росстат предложил нам выступить перед своим научно-методическим советом. Зная нравы бюрократических учреждений, мы предложили сначала создать экспертную комиссию по изучению наших работ. C этим разумным предложением Росстат не согласился под предлогом отсутствия средств.

Летом 2007 года мы обратились с письмом к гражданскому обществу — ко всем ведущим политическим партиям России, — предлагая за очень умеренную плату информацию о реальном экономическом положении страны. Откликнулась только партия «Яблоко» — поблагодарила за внимание. Законный вопрос, зачем существуют партии, кажется, в России имеет лишь один ответ: для блага их вождей и аппарата.

Предпринимательское сообщество, казалось бы, больше всех заинтересовано в объективных оценках. Как без них определить экономическое положение своих предприятий? Из приведенных выше данных об огромной ошибочности оценок основных фондов преимущественно в хозяйственном (а не бюджетном) секторе видно, что предпринимательское сообщество в целом этой простой мысли пока не понимает, поскольку еще далеко от нормальной капиталистической практики. Личные впечатления от нашего предпринимательского сообщества у меня незначительны: я ему не навязывался, и оно мало интересовалось мною. Как-то я выступал в середине 90-х годов перед клубом директоров Новосибирска с анализом состояния банковского сектора, которому предсказывал кризис, действительно случившийся через два года… Мне показалось, что слушателей больше волновал предстоящий банкет в соседнем помещении.

Научно-экономическое сообщество удивило меня тем, что желающих заняться альтернативными макроэкономическими оценками оказалось ничтожно мало. В 90-х они еще встречались, а в 2000-е, за единственным исключением, исчезли. Экономисты предпочитали пользоваться оценками Росстата, не затрудняя себя вопросом их качества. Так спокойнее и труда не требует. Лишь состояние основных фондов привлекло какое-то внимание. Появились три альтернативные оценки, очень близкие к оценкам Росстата. Причина очевидна: в них совершено не учитывалась восстановительная стоимость основных фондов — это фундаментальное статистическое понятие вообще, кажется, исчезло из лексикона экономистов. Экономическая наука и в советское время не процветала в силу репрессий и идеологического контроля. О причинах сегодняшней ее деградации я написал в приложении ко второму тому моей книги «Экономическая история России в новейшее время» «Почему в России очень мало хороших экономистов»⁴ .

У меня все еще высокий индекс цитирования, но, кажется, преимущественно за счет периферийных журналов. Ссылки на наши работы в центральной научной прессе весьма редки. Даже при оценке советской экономики предпочитают ссылаться на ЦРУ. Печатают, правда, охотно — то ли ценят, то ли импакт-фактор улучшают... Все же умеренный интерес к альтернативным ценам у экономистов сохраняется.

Широкие круги интеллигенции в советское время, особенно в период перестройки, были граждански активными. Состояние экономики людей волновало. Теперь их интерес к ней пробуждается лишь в период острейших экономических кризисов, например, 2008 года. Потом снова исчезает. Не могу забыть свое выступление в Новосибирском университете то ли в 2002-м, то ли в 2003 году — на экономическом факультете работали преподавателями многие мои бывшие студенты... Когда я увидел, что пришло три человека, не смог сдержать слез.

Реакция зарубежной научной общественности на наши публикации также заметно изменилась. В постсоветский период интерес к исследованиям российской экономики радикально сократился, по сравнению с советской экономикой. Тогда речь шла о главном сопернике Запада. Теперь — о стране, доля которой в мировой экономике меньше 2%. Все же десяток-другой экономистов Россией продолжают заниматься. Наши оценки регулярно использует только почетный профессор Амстердамского университета и профессор Кембриджского университета Майкл Эллман. Остальные используют оценки Росстата. Правда, пару лет назад появилась квалифицированная статья двух нидерландских экономистов, где был произведен альтернативный расчет основных фондов СССР и России за очень длительный период. Он показал сокращение основных фондов в постсоветский период, хотя и в куда меньших размерах, чем обнаружили мы.

Я и совсем бы приуныл, но из блога Елены Лариной www.hrrfzvedka.ru узнал, что в прошлом году группа американских экономистов по заданию конгресса США провела анализ оценок состояния российской экономики в РФ и в других странах. Они признали наиболее точными оценки «Ханина и его группы».

Вывод из сказанного грустный. Проходят годы и десятилетия, меняются социальные системы и вожди, а нерентабельность лжи так и не осознается.

Почему наша статистическая служба так работает, я изо всех сил пытаюсь понять. В советское время она все-таки была подневольной. В постсоветский период ее возможности выросли — почему ничего не меняется? Я почти уверен, что власть не дает прямых указаний врать. Однако же и не мешает этому.

Работа в статистической службе усложнилась: возникла теневая экономика, показатели которой трудно установить, исчезла всякая ответственность за ложную отчетность, поэтому от предприятий идет недостоверная информация. Частный сектор с огромной выгодой для себя воспользовался заниженностью балансовой стоимости основных фондов в процессе приватизации и по неграмотности мало что сделал для ее переоценки впоследствии, показав свою экономическую и интеллектуальную незрелость.

Работа в статистической службе малопрестижна и плохо оплачиваема. Читатель поразится, но подавляющее большинство работников статистических органов не имеет специального образования. Как во всяком бюрократическом учреждении, поощряется послушание, а не инициатива. Выдающихся экономистов, сравнимых, скажем, с Николаем Осинским начала 30-х годов или Владимиром Кириченко конца 80-х, во главе нынешней статистической службы не ставят.

Характер статистики зависит прежде всего от характера власти. А характер власти мало меняется. Она часто лжет даже во вред своим долгосрочным интересам. В то же время давление на нее со стороны общества в последние пятнадцать лет весьма незначительно. Население стало намного менее образованным и куда более пассивным, чем в середине 80-х.

Видимо, только глубочайший кризис пробудит государство и общество, а он, на мой взгляд, неизбежен — если, конечно, не случится чудо. Но на чудеса можно лишь уповать. Рассчитывать на них не стоит.

 

 

 1  В. Селюнин, Г. Ханин. Лукавая цифра. — «Новый мир»: 1987, № 2.

 2 Поскольку расчеты западных экономистов по альтернативным оценкам советской экономики считаются самыми точными, в 1991 году во время работы в институте по изучению СССР и Восточной Европы в Стокгольме я проанализировал эти исследования за много лет и показал, что наряду с большими достижениями в них немало недостатков методологического и информационного характера. Особенно подробно я анализировал расчеты ЦРУ и показал их многочисленные изъяны, подчас очень грубые. Эта книга вышла в Новосибирске в 1993 году. Российская экономическая периодика ее «замолчала». Откликнулись с положительными отзывами только два выдающихся иностранных знатока советской экономики — уже упоминавшийся Алек Ноув и профессор Амстердамского университета Майкл Эллман.

 3  Альтернативные оценки развития российской экономики: методы и результаты. — Новосибирск, 2011.

 4 Ханин Г. И. Экономическая история России в новейшее время. Учебное пособие в 3 частях. Ч. 2: Экономика СССР в 1961–1987 гг. Новосибирск: СибАГС, 2007.

Источник