На днях мы снова вспоминали жертв политических репрессий. Вопрос только один: как далеко мы ушли сегодня от той несправедливости, что была ранее.
Честно скажу, что "Лента.ру" не в числе самых авторитетных для меня интернет-изданий. Но как это часто бывает, даже в самом жёлтом издании могут появиться материалы, которые заставляют думать о происходящем вокруг нас не так, как мы привыкли.
Рассказ судьи о приговорах, коллегах и тайнах российского правосудия
Российские судьи при рассмотрении уголовных дел выносят примерно один оправдательный приговор на тысячу. А те немногие решения, что принимаются в пользу подсудимых, отменяются в тридцать раз чаще обвинительных. В Верховном суде просят не преувеличивать проблему. Из озвученной его представителями позиции следует, что человеку остается надеяться на прекращение дела до попадания в храм Фемиды. «Лента.ру» побеседовала о сложившейся ситуации с членом президентского совета по правам человека (СПЧ), профессором Высшей школы экономики, федеральным судьей в отставке Сергеем Пашиным.
«Лента.ру»: У Верховного суда не в первый раз спрашивали о дефиците оправдательных решений, но впервые там ответили, что к подобным делам можно относить «отказные», которые выносят участковые. Это действительно мнение наиболее квалифицированных российских судей?
Сергей Пашин: Никакого отношения позиция участкового к позиции судьи не имеет. Если какие-то дела не доходят до суда, то, может, они и не должны доходить. Доказательств нет, или по истечении сроков давности. Тут совершенно разная статистика, совершенно разные показатели, которые никак не связаны. Это как в старом анекдоте: если сосед съел курицу на ужин, а я остался голодным, то вместе мы съели по половине курицы. Зря они примазываются к участковым и следователям.
- В СПЧ обратили внимание, что для мировой практики нормальным считается не один оправданный на тысячу осужденных, как у нас, а примерно 20 процентов решений в пользу подсудимого. И добавили, что и российские суды присяжных дают от 12 до 20 процентов оправдательных приговоров. Есть ли у нас действительно резкий контраст между работой судов общей юрисдикции и судов присяжных?
- Тут вопрос прежде всего о статистике. После восстановления суда присяжных в России — это 1993-й год — максимальная доля оправданий была 22,9 процента. В 2016-м — 13 процентов, а в прошлом году — примерно 10,2 процента. При рассмотрении дел без присяжных также из года в год происходит снижение количества оправдательных решений. В прошлом году эта цифра составила 0,38 процента.
- То есть тенденция вполне определенная. Но с чем она связана?
- Основная доля оправданий приходится на дела частного обвинения, то есть мировые судьи оправдывают, когда обвиняет не прокурор, а сам потерпевший.
- Это такая подсказка? Суд испытывает давление со стороны гособвинения. Но как это происходит на практике, если судебная система юридически никак от той же прокуратуры не зависит?
- На суд воздействует не столько прокуратура, сколько весь силовой блок. Воздействие может быть прямым, ведь председатель суда — часть номенклатуры, но может быть и косвенным: если судья хочет сделать карьеру, он не должен ссориться с ФСБ и другими структурами.
- Почему? Может быть, наоборот — он тем самым покажет свою значимость?
- Когда рассматривается вопрос о назначении человека председателем или о переводе в областной суд, то перед президентом его кандидатуру будет рассматривать, в общем-то, нелегитимный орган: комиссия по рассмотрению кандидатур на судебные должности. Там сидят заместители начальников всех силовых структур — ФСБ, МВД, генпрокуратуры. А у тех уже есть информация о том, как работает каждый служитель Фемиды. Оправдание в этой среде воспринимается как коррупционный акт.
- Если сравнивать ситуацию, характерную для 90-х, и нынешнюю, то какой вывод можно сделать? Мы возвращаемся в некие царские времена?
- Возьмем царские времена. Суд присяжных после известной реформы в XIX веке появился далеко не везде. По этой причине одни и те же дела — об убийстве, посягательстве на женскую честь, краже — разбирали где-то с присяжными, а в каких-то губерниях без них. Так вот расхождение в доле оправдания и осуждения составляло примерно 8 процентов. Это между коронными судьями — как правило, генералами и присяжными — по большей части крестьянами.
А сегодня у нас расхождение в тридцать раз! Это говорит о том, что у нас далеко не все в порядке. А еще о том, что наши сегодняшние судьи, похоже, те самые новые люди, борьбу за создание которых вели большевики.
- Еще на ум приходят времена сталинских репрессий. Тогда судьи тоже никого не оправдывали?
- При Сталине оправдывали от 7 до 10 процентов — это при рассмотрении дел в обычном порядке. Там, конечно, еще были «тройки», «двойки» — это уже другое дело. Представляете себе, даже при Сталине так не судили!
В советское время была такая идеология, что, мол, сам народ человека судит. По большей части это простая болтовня, но в общеуголовных делах идеология эта проявлялась. Приходил рабочий и сидел рядом с судьей. Были принципы — к примеру, сын за отца не ответчик, и так далее. А сейчас судьи сплошь чиновники, никаких представителей народа там нет.
- Судьи производят впечатление людей, защищенных со всех сторон.
- Судьи держатся за свои должности и за пожизненное содержание. Уйдя с поста, он хочет получать 80 процентов своего прежнего жалования, а если его выгонят под тем или иным предлогом, то он этих денег не увидит. Кроме того, такого человека больше на хорошую работу не возьмут. Бывшего судью неохотно берут в нормальные юридические структуры.
- Впервые о таком слышу.
- Так и есть. Судья держится за свою должность и хочет передать ее по наследству. Сплошь и рядом так и бывает: матушка уходит в отставку, а ее сынок или дочурка к этому времени уже получают статус судьи. Это становится делом пожизненным и семейным, а значит — люди избавляются от рисков, главный из которых связан с проблемами в отношениях с силовиками.
- Получается очень печально, но ведь оправдания все же случаются. Отчего? Значит, есть какие-то принципиальные люди?
- Они не задают тона. Они могут на локальном участке что-то сделать и как-то со своей совестью мирятся. Но вот вам еще данные: отмена обвинительных приговоров — 0,99 процента, а отмена оправдательных приговоров — 37 процентов. Другими словами, если судья кого-то оправдал, то в тридцать раз больше шансов, что это решение затем отменят. Эти отмены — плохой показатель и препятствие к карьерному росту.
- Вы говорили о том, что судьи — новые люди. Можете подробнее рассказать, кто они и откуда?
- Да, это важная деталь — вернее, особенность кадровой политики. Изрядная доля судей — это секретари, которые привыкли подделывать протоколы по команде, либо это бывшие прокуроры, даже бывшие опера. Они искренне полагают: раз человек попался — то чего с ним разбираться.
Некоторые мои коллеги даже гордились: «Я 20 лет проработала судьей и никого еще не оправдала — я молодец», «Мы не какие-то слюнявые либералы, не берем взяток и выполняем государственную установку», и так далее.
- Звучит страшновато...
- Я помню, у моего коллеги из Мосгорсуда отменили приговор. Верховный суд отменил — за мягкостью наказания. Коллега был сильно огорчен, у него губы дрожали, слезы наворачивались: «Было время, когда я по пять человек в день расстреливал, а сейчас "за мягкостью". Как это?»
- Но разве люди, которые реально руководят процессами, — те же силовики — не понимают, сколь чудовищно наша практика не соответствует теории, ожиданиям населения страны, духу закона и даже символу в виде весов с двумя чашами, если все предопределено заранее? Почему они не могут хотя бы искусственно поддерживать некую долю оправданий?
- Прикажут — и будет 10 процентов. Помню, были в Крыму и общались с тамошними адвокатами. Они рассказывали, что в украинских судах была такая установка: до 10 процентов оправданий — это нормально. А у нас нет такой установки. Зато есть другая: ориентироваться на силовиков. Но о чем мы говорим? Суд не может брать под козырек, он разбирает не проценты, а дела живых людей.
- Если резюмировать ситуацию с уголовным разбирательством в России, можно сказать, что главную роль в нем играют какие-нибудь патрульные, участковый или оперативник, поймавшие человека на улице и доставившие его в отдел. Получивший от них материал следователь уже не может дело прекратить, а судья — оправдать.
- Судьба человека у нас определяется главным образом агентурой и скрытой от глаз оперативно- разыскной деятельностью. Следователь выступает в качестве оформителя, а суд штампует приговоры, не желая ни с кем ссориться.
- Почему и когда судебная система встала на свой нынешний путь?
- В 90-е был период передела власти и собственности, суд был более независимым институтом. Удавалось за счет личной инициативы конкретных людей что-то хорошее протащить в законодательство. А нынешнее движение началось в 1996 году, когда председателей судов стали назначать, и эти люди стали пожизненными председателями, а значит, типичными начальниками. Со временем они и рассуждать стали как часть номенклатуры. Им не хотелось, чтобы их подчиненные выбивались из-под ручного управления и принимали непредсказуемые решения. А еще председатели стали получать поддержку от мэрии и МВД в виде автомобилей с мигалками.
Еще про 90-е скажу, что для Бориса Николаевича Ельцина вся эта судебная система была совсем не первостепенной задачей. Вот выборы, собственность, власть — это да.
- Однако в России остается суд присяжных, где людей (хотя бы одного из десяти) еще оправдывают. Это такая кость в горле?
- Да, именно так. Это зеркало, которое показывает неприятную картинку. Но присяжных тоже научились обманывать, скрывать доказательства невиновности, затыкать рты подсудимым и их защитникам. Есть оперативное сопровождение судебных процессов силовиками.
- В перспективе его отменят как институт?
- Нет, но будут ограничивать интеллектуально. Как сейчас уже и делает Верховный суд. К примеру, появился запрет говорить о пытках в присутствии присяжных. Почему гражданин не может сказать: «Да, я признавался во время расследования, но меня пытали»?! Во всех странах может — а у нас нет. К тому же суды присяжных в России — это капля в море. Они рассматривают 220 дел в год, а в тех же Штатах — 165 тысяч дел.
Добавлю еще, что оправдательные приговоры судов присяжных у нас отменяют в шесть раз чаще, чем обвинительные.
- А как наш судейский корпус воспринимает сравнение с другим зеркалом — с тем, как работают их коллеги на Западе?
- Судьи, прежде всего, мало знают о Западе, потому что судьи особо к интеллектуализму не стремятся. В основном это большие труженики. Некоторые из них прямо говорят: «мы — шахтеры», «мы отписываем дела». А самый универсальный аргумент — «ну, на Западе у них так, а у нас сяк». Собственно, не только про Запад, но и про Китай наши судьи не знают, и про Северную Корею...
Рассуждения в таком русле уже в судейской среде присутствуют: «Мы не правосудием занимаемся, а дела отписываем, у нас конвейер». Такая, знаете, производственная логика, характерная для сотрудников министерства по эффективному вынесению приговоров.
А следствие уже использует длительное заключение фигурантов под стражей как пытку — с целью склонить человека к особому (упрощенному) порядку рассмотрения дела в суде.
Сергей Лютых